Княжий суд - Страница 87

Мужик метнулся в сторону и побежал. Дружинники мои, хоть умом и не блистали, но в физической силе и ловкости им не откажешь. Они загнали мужика в угол. Он попробовал отбиться ножом, но куда одному против десятка! Бросили под ноги чурбак, повалили, связали, изрядно при этом помутузив. Был приказ взять живым, ну а уж если при этом — ну совершенно случайно — заденет кто, извиняйте: сам виноват. Зачем ножиком махать?

Задержанного приволокли ко мне.

— Кто таков? Почему убегал?

Под глазом его наливался багровый фингал.

— Мелентий, писарчук я, из управы. А побежал, потому как испужался, — служивый стучал зубами от страха и затравленно озирался — видно, искал глазами наместника, но, так ничего и не поняв, втянул голову в плечи и притих.

— Связать, кляп в рот и — в темницу. И палача ко мне!

Пленника уволокли.

Ко мне подошли трое дружинников.

— Прости, воевода, а ката в городе нету.

— Как нет? Раз город есть, значит — и кат должен быть! Ищите умеючих в дознании!

Воины лишь руками развели. Ладно, авось найдут палача. Не самому же этим заниматься.

Кат нашелся быстро, вернее — подручный его, беженец из Нижнего.

Мы с ним спустились в подвал, и я указал на писаря.

— Так. Повелеваю допросить с пристрастием вот этого человека!

— О чем спрашивать? Что нужно узнать? — засучивая рукава, спросил кат.

— Кто ему дал задание меня убить? По чьему наущению змей мне в избу подбросил?

Кат даже глазом не моргнул.

— Князь, ты хочешь, чтобы он не умер?

— Да, по возможности.

Заплечных дел мастер принялся готовить свои жуткие инструменты, старательно раскладывая на убогом столе щипцы, молоток, железную проволоку. Я не любитель таких зрелищ и потому поспешил покинуть городское узилище, наказав кату:

— Как заговорит — зови! Справишься с делом хорошо — будешь городским палачом, с жалованьем справным. Это я тебе обещаю.

Кат улыбнулся довольно:

— Князь-воевода, я сделаю все так, чтобы он рассказал, что знает.

У избы меня уже ждали дружинники с оружием и в доспехах.

— По пять человек — на выезды из города. Никого не выпускать, всех верховых задерживать, обозы не трогать. Остальным — быть в воинской избе, наготове.

Где-то через час прибежал ратник:

— Воевода, кат в подвал зовет. Узник заговорил. Только я собрался идти в подвал, как на возке подъехал митрополит коломенский Вассиан. Он поздоровался, осенил меня крестом и — с ходу:

— Князь, ты что же творишь так торопко? Наместника с людьми его в подвале запер, на виселицу отправить грозишься?

— Изменники они, святой отец, заговор учинили. Хотели меня убить, а потом — и государя нашего!

Вассиан руками всплеснул.

— Как можно? Злодейство сие! И доказательства есть? Обвинение серьезное.

— Благочинный, я в подвал иду, там сообщник Шклядина заговорил — можешь сам послушать.

— Богомерзко мне в пыточную идти, не богоугодное это дело.

— А замыслить руку на помазанника Божьего поднять — богоугодно? Вместе со мной и послушаешь, владыка.

Вассиан поколебался, но пошел за мной.

В подвале узилища было сумрачно — оконца узенькие, решетками забраны. Свет в основном горящие факелы на стенах дают, да огонь в очаге.

Писарь был привязан к столбу, и внешне я особых повреждений у него не увидел.

Кат встретил нас с поклоном, подтащил лавку. Мы с Вассианом уселись.

— Спрашивай, князь, он все расскажет.

К моему немалому удивлению, пленник не запирался и подробно рассказал, как по наущению Шклядина подбросил мне в избу письмо, написанное им под диктовку, а затем вытряхнул из кожаного мешка двух гадюк. Прямо в комнате и вытряхнул — в голенища сапог, чтобы, значит, они меня укусили.

Вассиан при этих словах перекрестился: «Спаси, Господи, его душу грешную, ибо не ведает, что творит», — поднялся и вышел из узилища.

То, что митрополит коломенский сам слышал признания — это хорошо, это в мою пользу.

Попытали и других служивых, что в подвале сидели. Знали они мало — не посвящал их в свои дела Гаврила. Сказали только, что бумагу в избе моей сыскать должны, но и этого было достаточно. Ведь тогда закономерно возникал вопрос — откуда Гаврила мог знать о бумаге?

Я поручил кату допросить остальных узников.

После целого дня допросов, послушав пленников, все-таки раздумал я их вешать. В Москву их надо везти, в Разбойный приказ. Там им самое место. Там и каты поискуснее будут, и до государя, через дьяка приказного Выродова, сведения быстрее дойдут. И тогда сам Телепнев не сможет им помешать.

Так я и сделал. Следующим же днем пленников усадили на телеги — всех порознь — и под конвоем двух десятков дружинников повезли в первопрестольную. Перед выездом я прихватил подметную бумагу, лежавшую до поры до времени в моей печи.

Конечно, верхом да без обоза было бы куда как быстрее, но сейчас не тот случай. Слишком много Шклядин знает, Телепнев может по дороге попытаться отбить боярина. Вот и тащился я впереди обоза. Однако вышло куда хуже.

Следующим днем, когда до Москвы оставалось всего верст пятнадцать, мы проезжали небольшое село. На перекрестке сельской улицы пьяненький мужичок пытался поставить на телегу отвалившееся колесо, ничего странного в его поведении я не увидел. Эка невидаль — чека выскочила. Но телега, как назло, стояла на самом перекрестке, перегораживая нам дорогу.

Наш обоз остановился. Двое из дружинников по моему приказу спешились, подняли задок телеги и двинули в сторону, освободив проезд.

И только мы тронулись, как меня догнал дружинник: